Протестам, насколько можно судить, предшествовало голосование многих рабочих против Лукашенко. Белорусские события создают в России эффект разрыва шаблона. Традиционная схема выглядит простой – студенты с интеллигентами бунтуют против начальства. Первые жизни не знают, вторые легкомысленны (в лучшем случае) или злонамеренны (в худшем).
А им противостоят суровые люди труда, коллективный «Уралвагонзавод», в поте лица, зарабатывающие на хлеб насущный. Российская цивилизация, несмотря на массовую деиндустриализацию, остается индустриальной, когда речь идет о нормативном восприятии мира и событий. Поэтому большинство россиян, отвечая на вопросы социологов о приоритетах экономической политики государства, первым делом говорят о необходимости развития промышленности, сохранения, возрождения или нового строительства заводов. А всякие IT-проекты на этом фоне выглядят факультативными. Люди рассуждают просто – жили без них, войну выиграли, детей вырастили. А без заводов мы Америке точно проиграем.
И вдруг в Белоруссии, где Лукашенко жесткими мерами сохранял советскую промышленность, стали возмущаться рабочие. При этом причины происходящего отличаются от польской «Солидарности», о которой в связи с белорусскими событиями стали часто вспоминать.
В Польше экономический протест рабочих соединился с политическим недовольством интеллигенции. В странах социализма рабочие выходили на улицу, когда им было трудно кормить свои семьи – вспомним Новочеркасск 1962 года. В современной Белоруссии, на первый взгляд, все иначе – протест рабочих носит изначально политизированный, даже правозащитный, характер – это недовольство жестоким разгоном протестных акций и пытками их участников в следственных изоляторах. Фактически протестуют родители, недовольные тем, как власть преследует их детей.
Но есть еще один важный фактор – протестам, насколько можно судить, предшествовало голосование многих рабочих против Лукашенко. Они вряд ли думали тогда, что будут участвовать в протестах, но уже отказали в доверии президенту. А это означает, что моральный износ его режима оказался выше, чем представлялось до выборов.
И здесь основным раздражителем для рабочих мог быть как раз экономический «фон» – усталость от бравурных отчетов на фоне нерадостной реальности. Экономика долго плодила «тихое» недовольство, но триггером для протеста оказалась политика.
